|
Первооснова мирозданья
Несколько лет назад умнейшие японские
ученые чего-то там как следует проанализировали в генах и обнаружили,
что генетически человечество произошло от женщины. То есть доказали
что-то вроде матери-богини, первооснове основ рода человеческого.
Вот такая генетическая ирония над библейским сюжетом, по которому
Ева сделана из ребра Адама. И я вполне готов с этим согласиться.
С тем, что это действительно так.
Конечно, я предлагаю понимать это
не буквально, а образно, как прекрасную метафору. И сегодня я готов
предложить вам ряд аргументов именно за эту теорию, за этот образ,
за эту легенду. В основе мироздания всегда будет женщина, и все
теории и библии, которые утверждают обратное, – они заблуждаются
по определению. Ибо, женщина – это начало и конец всех вещей. Всегда
и во веки веков.
Мужчины имеют обыкновение говорить,
что они – герои, и они все придумали. Так оно и есть на самом деле.
Мужчина создал орудия производства, книжное дело, науку, весь этот
окружающий нас мир. Энциклопедии и справочники усеяны мужскими именами.
Все в их власти, все ими открыто, создано и сконструировано. Женщина
в науке – исключение из правил. Мир двигает мужской ум и мужская
логика.
У меня вот тут родилась мысль.
Нет, пожалуй, у меня родилась идея. Хотя нет, я еще не уверен,
что она будет интересна, я ее пока вынашиваю. Возможно, мне
следует немного подождать, пока она окончательно созреет.
Надеюсь, что вы не будете говорить мне, что я никак не могу ею разродиться?
Мы найдем терпения подождать, пока она появится на свет?
Неспособный рожать, я постоянно
рожаю символически. Я вынашиваю детей своего ума и они, в конце
концов, появляются на свет. Я постоянно делаю то же самое, что делает
женщина, но делаю это в той единственной суррогатной форме, на которую
я способен. Я даю жизнь новым детям-идеям и бьюсь за них с отчаянной
яростью, как мать защищает своих детей, когда они в опасности. Никогда
и никто не может до конца объяснить, как мужчина может позволить
себе умереть за свои идеи. Теперь вы легко это поймете. Идеи и теории
– это его дети, и он способен пожертвовать собой ради их спасения.
Фрейд утверждал, что женщина завидует
мужскому пенису, но кто знает, какова на самом деле зависть мужчины
к женщине и его отчаяние за свою неспособность рожать? Думаю, эта
зависть далеко выходит за рамки привычного психоанализа, это что-то
гораздо более сильное, – там, где первичные психические реакции
определяются клеточными законами и биологическими детерминантами.
Что еще может быть сильнее этого биологического отчаяния, эволюционной
половой обреченности, когда из тысячелетия в тысячелетие, из века
в век, из года в год мужчины просят прощения за собственную неспособность
дать новую жизнь, остаются придатком таинства рождения, обречены
на бесконечные попытки семяизвержения?
И как человек, который по указанию
гипнотизера то снимает, то надевает свой пиджак, и с каждым разом
находит все меньше и меньше рассудочных объяснений, почему он это
делает, так и мужчина, создавая порой абсурдные и страшные вещи,
– будь то пулеметы, атомная бомба или химическое оружие, – он не
находит никакого внятного объяснения, зачем он это сделал. Он говорит
какие-то слова о науке и его призвании как ученого, про поиск истины
и новых технологий, но все это жалкие отговорки, всего лишь его
попытка объяснить необъяснимое. Ибо, создав нечто, он порой ужасается
сам и не находит ничего такого, чтобы сделало его поступок рассудочным.
Счастье всего мира не стоит слезы
одного ребенка. Что-то подобное говорил Достоевский. Это ложь, ибо
ее говорит мужчина, потому как мужчина и только мужчина способен
ради своей идеи-ребенка, мысли-ребенка, теории-ребенка уничтожить
весь окружающий мир. С этой точки зрения не имеет значения, что
создает мужчина – лекарство от неизлечимой болезни или термоядерную
бомбу, ибо любое это нечто для него любимо и желанно, а в основе
его появления лежит естественное желание дать новую жизнь – дать
ее любыми способами. И когда вы порой приходите в ужас от того,
что он сотворил, другие мужчины собираются вместе и дают ему Нобелевскую
премию за рожденное им чудовище. Ибо для них это совершенно то же
самое, как для женщины – то чувство, когда ее новорожденный ребенок
первый раз берет ее грудь.
И разве удивит вас в таком случае,
что атомную бомбу, которую сбросили на Хиросиму, любовно назвали
«Малыш»? Быть может, ее создатель ходил рядом с ней, прикасался
к ее холодной металлической поверхности, гладил ее отполированные
бока, вздрагивал, когда ощущал микроскопические трещинки и неровности.
Он не спал, он не мог толком есть, он не находил себе места, пока
не убедился окончательно и не убедил весь мир в том, что он – нет,
не отец, но он – счастливая мать, показывающая всем окружающим своего
деточку, своего сыночка, свою доченьку.
Иногда нас потчуют публикациями
о том, что мужчина вот-вот сможет выносить ребенка. И те же мужчины
отчаянно ищут способы придумать что-то вроде искусственной матки,
или как-то имплантировать естественную среду, чтобы мужчина смог
– хотя бы один раз, хотя бы для истории, – смог дать новую жизнь.
Что еще это, как не мучительная попытка хоть как-то оправдать и
компенсировать свою биологическую несостоятельность? Зачем еще это
нужно, кроме как хоть на мгновение заполнить клеточную пустоту,
тот вакуум, возникающий после оргазмов и семяизвержений?
И они заполняют эту пустоту своими
новыми теориями. Новыми открытиями и доказательствами. Они спорят
по любому пустяку. Они готовы положить свою жизнь – хоть в прямом,
хоть в переносном смысле, – на благо каким-то мировоззрениям и собственным
представлениям о мироздании. Их теории рождаются умирают, их дети
появляются на свет, отживают свой век и покрываются надгробиями
энциклопедий и учебников истории. И когда мы изучаем историю той
или иной науки, – на самом же деле мы ходим по кладбищу, где похоронены
те дети, которых родили мужчины. Дети, которые родились, жили и
умерли. Как и все живое и настоящее, что есть в нашем поразительном
и многообразном мире.
Дорогие женщины! Вы привыкли смотреть
на своих мужчин, как на сильных и мужественных. Но никто из них
на самом деле не силен даже наполовину той силы, которую имеете
вы. Сколько бы мышц у них не было, сколько бы денег они не имели,
какую бы должность они не занимали, и каких высот уважения и положения
они не достигли, – им никогда не сравняться с вами. И где-то в самой
глубине их невероятно амбициозных умов, где-то на уровне клеточного
самоосознания себя, где-то в самой сердцевине сердца – там живет
крошечное, самому себе не нужное, плачущее существо. Плачущее и
страдающее потому, что оно никогда не было способно дать этому миру
новую жизнь, выносить и родить живое. Плачущее и утешающееся в бесконечных
порождениях всего мертвого, машинного и безжизненного.
|
